Дитя Плазмы - Страница 26

Навстречу из-за камней выскочил улыбающийся Пол.

— Все! Четверых положили, остальные ушли. Главное, Чена зацепили, он у них — первая голова. Вроде нашего профа, — Монти кивнул в сторону неподвижного тела. — Вспоминаешь? Это ведь он меня тогда…

Ведомый Сваном, из-за скал показался хромающий Ригги.

— Только вот его в ногу шкрябнуло, — жизнерадостно сообщил Пол. — И Хадсону по каске ковырнуло. Зато сколько у них тут добра всякого! В пещерах. Бочки с мазутом, ящики с консервами… Жрать это, понятно, уже нельзя, но ведь интересно! Палатку, кстати, нашли меховую! Уж не с вашего ли северного полигона?

— Как там Володя? — Гуля совершенно не интересовали трофеи.

— В порядке твой капитан! Тоже одного положил.

— Одного?

— А сколько ты хотел?

Обойдя сияющего лейтенанта. Гуль миновал черные провалы пещер и свернута за поворот. Котловина здесь резко сужалась, образуя подобие фьорда; света здесь было значительно меньше.

Володя стоял на каменных ступенях и, опустив голову, рассматривал скрючившегося на земле человека. Гуль медленно приблизился. Глядя на убитого, не сразу признал Свана. Чужого Свана. На груди двойника расплывалось багровое пятно. Пуля угодила прямо в сердце.

Ноги у Гуля подломились, и, чтобы не упасть, он поспешил сделать шаг.

Пробормотал:

— Видишь, ты оказался прав. У них такая же кровь, как у нас.

— Такая же… — эхом отозвался капитан.

— Ничего, оживет. — Гулю мучительно захотелось присесть, и он опустился на ближайший валун. — Как все получилось?

— Просто… Он выскочил и поднял пистолет. Я тоже поднял, но выстрелил раньше. Он упал.

— Ты не виноват, — пробормотал Гуль.

— Разумеется. — Володя поднял глаза. — Послушай, Гуль, а что ты будешь делать, если увидишь среди них себя?

— Как это себя? — Гуль растерялся.

— Ты считаешь это невозможным?

— Нет, но…

— Словом, ты об этом не думал.

— Нет, — признался Гуль.

— Жаль. А я вот думал. Оживет он или нет, это не столь важно. Я выстрелил, он упал. В мыслях своих я убил.

— Что за вздор!..

— Это не вздор. Может, я излагаю скверно, но… Понимаешь, я вдруг понял, что, покажись из этой пещеры не Сван, а мой или твой двойник, я снова бы выстрелил. Испугался бы, но выстрелил.

— Правильно, потому что мы оба знаем, что они двойники.

— Разве от этого легче? — В глазах Володи мелькнуло злое отчаяние. — Разве они — не такие же, как мы?

— Но два «я» — разве это возможно?

— Откуда я знаю? — Капитан покосился на убитого. — Ты только представь себе: еще один Гуль! Он — это ты, и наоборот. До молекулы, до атома. И Бог с ней, с внешностью, я не о ней. — Володя вздохнул. — Неужели ты не понимаешь? Это же чудо!.. Еще один Гуль. Это даже ближе, чем брат. Потому что это полностью ТЫ!

Гуль поежился. Дымчатая кутерьма окутала их. Горы пропали, словно кто-то раскинул над головами шатер. Крохотная площадка — все, что осталось на их долю. За пределами этой площадки воздух становился плотным и непроницаемым.

Гуль, пугаясь, расслышал удары собственного сердца. Пульс замедлялся, а вместе с ним, казалось, останавливалось и время.

Тяжелым, задыхающимся поездом оно стремительно сбрасывало скорость, разгадав на входном светофоре комбинацию огней, лишающую права на движение.

Эти фокусы давно уже не забавляли Гуля. Привстав, он ощутил, что ноги его дрожат, и снова присел. Володя же погружался в себя, не замечая ничего вокруг.

— Ты знаешь, я, пожалуй, мог бы дружить с самим собой, — признался он. — И был бы счастлив такой дружбой…

Пальцами помассировав шею. Гуль хрипло спросил:

— А может, тебе стало бы скучно? С самим собой? Как ни крути, ничего нового: одни и те же мысли, одно и то же настроение.

— Да нет же! — с жаром воскликнул Володя. — Я задавал себе этот вопрос.

Нет, Гуль! Мы ведь никогда не знали себя толком. А в каждом из нас — бездна, бесконечность, на познание которой уходит жкзнь. Это не может быть скучным. Все, что напридумывало человечество, так или иначе крутится вокруг личности. Философия, искусство, политика… Нам и космос, вероятно, нужен только для того, чтэбы взглянуть на самих себя. Тысячелетия мы раскручивали один и тот же волчок, а он то и дело заваливался. Это не от простого. Гуль.

Все наши нескладности оттого, что слишком много в нас понапичкано дряни, и, возможно, двойники — тот самый шанс, что позволит кому-то излечиться при жизни. Понимаешь?.. Я чувствую здесь РАЗУМ, Гуль, чужой и невероятно мощный, бросающий нам даже не соломинку, а целый канат. Надо только увидеть и воспользоваться.

— Почему же мы не видим?

— Да потому что стреляем в самих себя! — прошептал капитан. — И мы с тобой ТОЖЕ могли выстрелить!

— Но ведь не выстрелили?

— По случайности!.. Там, — капитан указал в сторону пещер, — лежит еще один наш добрый знакомый: Ригги. И догадываешься, кто его? Он же сам. Сам себе в ногу и сам себе в висок. Теперь ты понимаешь, о чем я?.. Мы не только не принимаем двойников, мы испытываем к ним особую ненависть, мы их боимся, как свидетелей того неведомого, что у каждого из нас в душе. И потому убиваем с особым азартом, как убивали бы смертельнейшего врага.

— Они не умрут, — упрямо пробубнил Гуль. — Ты же знаешь, здесь не умирают.

Капитан устало посмотрел, взгляд его отражал старческую немощь.

— Умирают, Гуль. Еще как умирают… И ты, и я — все мы так или иначе обратимся здесь в каинов.

— Только не надо про всех! — рассердился Гуль. — Каины, авели, всеобщее братство… Знакомо до зубной боли! В конце концов, я никого не убивал и убивать не собираюсь. Прибереги красноречие для тех, кто заслуживает. Для Пилберга. Он такому собеседнику только обрадуется. А я, если помнишь, предлагал совсем другое.