Дитя Плазмы - Страница 9

— Как твой рентгеномер?

— Вроде молчит. — Гуль полез в карман за прибором.

— Сдох твой аппаратик. — Капитан коротко хохотнул. — И мы сдохнем. Здесь до черта радиации, я это чувствую.

— Что ты болтаешь? Володь! — Гуль тяжело поднялся. — Подожди, что-то не соображу… Значит, сначала была улитка в полнеба, то есть каракатица, сейчас эти камни… Где мы, Володь?!

Шагнув к осыпающейся наискосок стене, он склонился.

— А это? Здесь все из какой-то резины. Или это глина?

— Ты просто не очухался. Придешь в себя, поймешь.

Гуль зажмурился. Что он должен понять?.. Сделав несколько неуверенных шагов, уперся руками в упруго-податливый, потемневший от времени брус.

Опора… Крепь, которая не в состоянии удержать что-либо. Пальцы входили в нее, как в пластилин.

— Володь…

Он начал припоминать, в голове вновь загремел барабанами сумасшедший оркестр, джаз-банд, набранный из рокеров-жестянщиков. Музыка вбивала гвозди, сердце переполнялось жутью. Радиация, свет тускнеющего фонаря, нечто клейкое под ногами… Неужели эта гадина все-таки их настигла? Шахту завалило, а от бешеной радиации что-то приключилось с окружающим. Эта каучуковая упругость, земля, осыпающаяся под углом. Бред!.. И никто не бросится вызволять двух исчезнувших неведомо куда военнослужащих. После сегодняшней-то пальбы!.. Спишут на кишечные заболевания, а в гроб насуют килограммов по семьдесят кирпичей. Это у них не впервой. Практика отработанная. Каждый год одних часовых сколько пропадает: мороз сорок градусов, пурга и белый оголодавший мишка, с готовностью гардеробщика вытряхивающий тебя из полушубка. Так и находят потом: полушубок, автомат да валенки.

Гуль решительно подобрал фонарь. Чушь! Он не собирается пропадать! Слишком роскошно — семьдесят килограммов кирпичей!.. Ни одного кирпича вам, мерзавцы!..

Внимательно оглядывая стены, он неторопливо двинулся по гранитному коридору. Гуль более не доверял ни зрению, ни слуху. Впрочем, и рукам тоже.

А если так, стоило ли вообще заниматься исследованиями? Наверное, нет, но он все же продолжал двигаться вперед. Обернувшись, посветил назад, но слабеющий раструб света не дотянулся до капитана, завяз где-то на полпути.

Может быть, что-то с воздухом?..

В животе у Гуля неприятно ухнуло. Ему показалось, что он падает. Но никакого падения на самом деле не наблюдалось. Он стоял, где стоял, и те же каменные своды окружали его со всех сторон. И все-таки он падал…

Интересно, каким органом человек ощущает высоту, определяет, опускается, например, лифт или, напротив, поднимается?.. Увы, хлипкий свет шестивольтовой лампы — единственное, что у него оставалось для проверки странных ощущений. Гуль напряженно всматривался. Пот застилал глаза… Если пластмассовую линейку держать над огнем, она медленно изогнется. То же самое происходило с коридором. Он оплавлялся, перегибаясь и кривясь.

Площадка, на которой находился Гуль, погружалась куда-то вниз, а может, и вбок, навстречу неприятному шелесту.

— Капитан! Что происходит?

Наклонная плоскость гуттаперчевого пола больше не удерживала рядового. Он упал. Цепляясь за случайные выбоины, покатился в неведомую пропасть. Фонарь отлетел в сторону, кувыркнувшись, выхватил на миг обманчивую неподвижность опор. В последней попытке замедлить падение Гуль с хрипом перевернулся на живот и разбросал руки. Однако он опоздал. Колени сорвались в пустоту, скрученным пальцам не за что было ухватиться.

Извиваясь в воздухе, ударяясь телом о мягко пружинящие стены, он летел и не верил, что все кончено. Это казалось слишком несправедливым, слишком непонятным. Его перевернуло вниз головой, и сердце по-воробьиному зашлось под ребрами. Чувство обиды оказалось последним в череде переживаний затянувшегося дня.

Во сне, не выдерживая стремительного полета, предпочитают просыпаться.

Падая наяву, теряют сознание. Бесспорно, люди — капризнейшие из существ.

Пытаться угодить им — пустое занятие.

* * *

Туман. Бредовые мысли — слишком тихие и поверхностные, чтобы сплестись в озвученное сновидение. Вязкое ощущение беззащитности и знакомая тошнота.

Чертова мешанина из селезенок, кишок и почек!.. „Зачем нам внутренности, если рано или поздно приходит некто и потрошит?“ — спросила рыба, отплясывая на сковородке.

В самом деле, зачем придуманы недомогания и болезни? Пока все хорошо и улыбка в тридцать два зуба, их вроде бы и нет. Собственная анатомия познается поневоле — в моменты, когда становится плохо, и печень неожиданно превращается в неиссякающий источник боли. Вот тут-то мы и начинаем ненавидеть наши внутренние и такие беспомощные органы…

— Эй, солдатик! — Сознание не спешило вернуться к Гулю. Должно быть, по этой причине Гуль апатично воспринял с десяток оплеух и, только когда его бесцеремонно встряхнули за плечи, со стоном открыл глаза.

— Что случилось? Где я?

Давай, малыш, сначала очухивайся. Где и что, разберемся потом.

— Кто вы?

Преодолевая головокружение. Гуль приподнялся на локте и недоуменно уставился на незнакомца. По всей видимости, этот человек привел его в чувство. Узкий разрез глаз, темная кожа и хитроватый взгляд восточного купца. Гуль растерянно сморгнул. Уж не японец ли?

— Наконец-то… — Незнакомец одарил его белозубой улыбкой. — Еще немного, и пришлось бы оставить тебя здесь.

Стиснув зубы. Гуль заставил себя сесть. Голова продолжала кружиться.

Маленькая площадка под куполом черепной коробки вновь заполнялась музыкантами, готовыми играть свои сумасшедшие импровизации. Тяжело ворочая шеей, постепенно осмотрелся. Незнакомец не торопил. Усевшись на покатый валун, с усмешкой наблюдал за пробужденим Гуля.