— Минуточку! — я поднял руку, как ученик на уроке. — Маленький и безобидный вопрос. Вы упомянули о дешифрировании человеческого биокода, верно? Но репликационные системы действуют повсеместно уже более семидесяти лет. Я-то считал, что белых пятен здесь давно не осталось.
— Боюсь, вы не до конца себе представляете, что такое биокод, диспетчер грустно улыбнулся. Протянув руку, поиграл на пульте тонкими пальцами. По экрану настольного дисплея побежали колонки цифр и символов.
— Что это?
— То самое, что называют биокодом. Я только хотел продемонстрировать… Дело в том, что не все, чем пользуется человечество, понятно и объяснимо. Мы сеем хлеб веками, но не ведаем как он растет. Мы до сих пор ломаем головы над трением скольжения, над организационными ухищрениями пчел или муравьев. Мы вторглись в мир хромосомной наследственности, но по-прежнему уподобляемся слону, танцующему в посудной лавке. С каждым новым шагом науки мир предстает все более сложным и запутанным. Все наши победы — это только многоточия в конце предложений. И книгу жизни мы только начали перелистывать. Тем не менее это не повод для отчаяния, и незнание отнюдь не мешает нам выпекать хлеб и летать на самолетах. То же самое и с репликаторами. Мы открыли явление и заставили его служить себе, но оно так и осталось для нас загадкой. Это что-то вроде информационного тупика. Имеющейся теоретической базы пока явно недостаточно, чтобы двигаться дальше. Так как, погружаясь в глубины, мы попросту теряем из виду общую картину. Согласитесь, считать до миллиона единичками — занятие не самое разумное. Куда проще умножить тысячу на тысячу. Но, увы, тысячными порядками мы пока не располагаем, да и умножать, по правде сказать, тоже не умеем.
— По-моему, вы чересчур принизили человечество, — усомнился я. Послушать вас, — мир — заковырист и недоступен.
— Так оно и есть, — Толик погасил экран и дважды энергично дернул себя за нос. Ему, вероятно, хотелось чихнуть, но он сдерживался. Уж не простыл ли он от моей воды?
— Нам не следует обманываться насчет своих возможностей, — он печально сморгнул. — Мы расковыряли ранку на теле Вселенной и, увидев вытекающую кровь, решили, что знаем все обо всем. А это далеко не так. Мы не знаем ничего даже о простейших формах жизни. Разрежьте обыкновенную гидру на триста частей, и из каждой вырастет взрослая особь. Крохотный кусочек плоти содержит в себе полную информацию о целостной биологической структуре. Память на клеточном уровне — это нечто такое, что нам пока недоступно. И репликационное зондирование — это, грубо говоря, человеческий снимок в фас, в профиль и в глубину. От макушки и до пят. Сложнейшая информационная последовательность, которой мы пользуемся совершенно вслепую.
— Вы меня даже не огорошили, — пробормотал я, — вы меня застрелили наповал. Теперь в эти ваши кабины меня и калачом не заманишь.
— Нормальная реакция, — Толик кивнул. — Стоит показать человеку пузырьки легких, и ему сразу становится трудно дышать.
— Уже чувствую, — я сипло вздохнул. — Однако мы отвлекаемся. Вы ведь собирались рассказать об успехах вашего друга. Насколько я могу судить, кое-чего он добился. Не так ли?
Диспетчер густо покраснел.
— Вы имеете ввиду… — Он запнулся. — Видите ли, в подробности вас может посвятить только сам Павлов. Я знаю лишь то, что он пытался разбить код по качественным показателям. Уже само по себе это было бы переворотом в бионике. В подробности же он меня не посвящал. Все-таки по складу ума я больше администратор…
— И это прекрасно! — перебил я его. — Не всем же, черт побери, быть гениями!
— Да, конечно, — Толик еще более стушевался. — Вы, должно быть, уже поняли, почему мы влезли в это дело. Главная беда современных институтов заключается в том, что они не располагают таким статистическим материалом, каким располагаем мы. Центральный декодер контролирует все репликационные системы Знойного. Если расширить основную программу и позволить проводить статистический анализ самой машине, результаты рано или поздно дадут о себе знать.
— О, да! Я не сомневаюсь!
— Павлов уверял, что все совершенно безопасно. Да так оно и было до недавнего времени. За несколько лет ни одного сбоя, ни одной жалобы.
— И вы, конечно же, успокоились?
— Не забывайте, передоверяя машине основную часть анализа, мы руководствовались чисто этическими мотивами. Вы же знаете, вторгаться в тайну личности запрещено. Другое дело, если этим будет заниматься электронный мозг. Анонимность таким образом полностью обеспечена.
— Возможно, суд учтет этот нюанс.
— Суд?..
— Ну, это еще не скоро, — успокоил я Толика. — А пока займемся Павловым. Я еще не услышал от вас маленького пустяка: где мне этого гения найти? Или, может, вы его вызовете прямо сюда, в кабинет?
— Но он… Он в отпуске, — диспетчер виновато захлопал ресницами. — На Сахалине. Уже второй месяц.
— Второй месяц? — я внутренне поперхнулся. Великолепно! Замечательно! И это на десерт столь плодотворного разговора.
— Может вы что-нибудь путаете? — я сам не узнал своего голоса.
— Да нет же. Я ведь администратор и просто обязан знать о таких вещах…
Это походило на переброшенный поперек тротуара трос. Мысли разогнавшимся стадом спотыкались о преграду и валились друг на дружку, визжа, работая локтями и чертыхаясь. Если бы я грохнулся в этом кабинете, думаю, Толик с удовольствием воспользовался бы оставшейся водой из графина. Но я не грохнулся. Черт его знает почему…